Психологи и коучи учат проще относится к ошибкам: принимать их, делать выводы и идти дальше. Старший научный сотрудник Центра американского прогресса Ульрих Бозер пришел к выводу, что для оттачивания навыков иногда необходимо зациклиться на своих проколах, даже на самых мелких и незначительных. В книге «Как научиться учиться» он рассказывает о том, как профессионалы своего дела используют мониторинг ошибок и целенаправленную критику.
Думаю, первым сигналом стал трехочковый бросок. Игра продолжалась уже около часа, и моя футболка промокла от пота. Концентрированный адреналин, гормональный энергетик, бежал по моим венам. Я поймал передачу на фланге, и мой защитник предоставил мне возможность бросить с трехочковой линии.
Я всегда был одним из худших игроков во дворе, годящимся разве что на броски из-под кольца. Собственная команда часто игнорировала меня, не включая в атаки. Игроки противника постоянно пытались отобрать мяч именно у меня, потому что я был легкой мишенью. Даже среди медлительных и слабых баскетболистов не первой молодости я выглядел самым медлительным, слабым и не первой молодости.
И вот я оказался один, полностью открытый, поэтому я согнул локти и изо всех сил швырнул мяч в сторону корзины. Он полетел к оранжевому обручу, на какую-то долю вечности завис в воздухе и вдруг провалился в сетку.
— Три очка!!! — заорал кто-то.
Неужели мои уроки баскетбола дали результат?
История моей баскетбольной карьеры коротка. Я много играл в детстве, а в средних классах увешал стены своей комнаты плакатами с Мэджиком Джонсоном. Но потом я забросил спорт — внимание переключилось на другие интересы. Однако несколько лет назад я начал играть с такими же любителями, как и я, по вечерам в среду и снова влюбился в баскетбол: в изматывающие тренировки, гордость от хорошего броска и походы в бар после игры. Беда в том, что в команде я вечно оказывался лишним.
А потом мне попалось в интернете объявление баскетбольного тренера Дуэйна Самуэльса. В молодости он играл в известных университетских командах и участвовал в летних матчах со звездами НБА. Позже его позвали играть в Washington Generals, команду, которая была многолетним противником Harlem Globetrotters. Прошло несколько недель, и мои прыжки начали все чаще давать результат. Я забрасывал трехочковые. Моя игра улучшилась настолько, что товарищи по команде стали в шутку спрашивать меня, не принимаю ли я стероиды.
Как могли несколько уроков столь серьезно все изменить? Может быть, Самуэльс оказался супергениальным тренером? А может, тренировки заставили меня вспомнить что-то, что я успел позабыть за все эти годы?
В поисках ответов обратимся к ценности развития наших навыков и знаний — следующей стадии процесса учения. После того как мы осознали, чему хотим учиться — и как собираемся это делать, пора начинать нарабатывать и совершенствовать мастерство в выбранной сфере.
К слову, в большинстве случаев то, что принято называть практикой, на самом деле практикой не является — то есть не подразумевает активного включения в процесс совершенствования с использованием различных методов обучения. Этой теме посвящено много исследований, и выясняется, что лишь малая часть времени, затраченного на такого рода «практику», представляет собой реальное обучение.
Задумайтесь, к примеру, вот о чем: некоторые первокурсники колледжей неверно понимают основы физики, несмотря на то что за время обучения успели решить около 1500 физических задач! Еще в старших классах они лихо щелкали задачки на законы Ньютона, а став студентами, не могут объяснить, в чем эти законы состоят.
Эксперт по обучению Андерс Эрикссон считает многие практические занятия бесполезными из-за недостатка хорошего мониторинга и конкретной критики. По его словам, большинство людей, пытаясь развивать какие-либо навыки, «не представляют себе точно, в чем именно им нужно совершенствоваться, поэтому просто напрасно теряют время».
В этом я сам — грешник номер один. Прежде чем начать заниматься с Самуэльсом, я ходил упражняться на местный стадион, где бросал мячик и прыгал около получаса. Однако это не были по-настоящему целенаправленные усилия. Никто не говорил мне, правильно ли работают мои ноги, я не отрабатывал конкретные движения. Долгое время я даже не подсчитывал процент удачных бросков.
Занятия с Самуэльсом оказались совершенно иными. Мы прорабатывали конкретные детали игры, такие как короткие броски в прыжке или резкие остановки в дриблинге. А однажды мы с тренером говорили о том, что мой средний палец должен как бы скатываться с мяча, а указательный — отрываться от него движением вниз, как будто я окунаю его в стакан с водой.
Самуэльс постоянно целенаправленно критиковал мои действия. Во время тренировок я не столько практиковал броски из-под кольца, сколько выбивал мяч от щита, и не столько отрабатывал удары, сколько следил за тем, чтобы мои ноги стояли правильно. Иногда Самуэльс удерживал меня за кроссовки или двигал мои бедра, чтобы показать правильное положение. «Детали — это главное, — часто повторял он. — Детали — это главное».
Мой любимый пример — Марк Бернштейн, нейрохирург из Торонто. Однажды он стал записывать абсолютно все ошибки, случавшиеся в его операционной, и делал так десять лет. Если трубка падала на пол, он отмечал это. Если шов не сходился, он записывал это. Даже моменты недопонимания между ним и медсестрой попадали в эту базу данных, дополненные всеми подробностями, такими как дата операции и возраст пациента.
Позже, когда Бернштейн с коллегами тщательно изучили эти данные, оказалось, что он не зря потратил время. Благодаря тому, что все ошибки теперь фиксировались — то есть была создана система обратной связи, Бернштейн и его команда начали допускать их гораздо меньше, и это стало заметно уже в первый год.
Бернштейн обеспечил себе и своей команде одну из базовых форм обратной связи — мониторинг. Как отмечали Эрикссон и другие исследователи, писавшие о Бернштейне, в основе такой практики лежит осознанность. Чтобы отслеживать результаты своей деятельности, мы должны замечать, что происходит. Бернштейн стал отмечать любые ошибки, недочеты и неверные действия своей команды, во многих случаях совершенно очевидные — вроде неработающего прибора или упавшего на пол скальпеля.
Но по большей части список Бернштейна состоял из малозаметных мелочей, таких как неправильно размещенный тампон, задержка анестезии, неверно услышанное слово или указание. И вот здесь мониторинг имел наибольшее значение. Чтобы находить ошибки, мы должны следить за ними, наблюдать за нашими просчетами — именно для этого после каждой операции Бернштейн заносил все ошибки в свою базу данных, отмечая их серьезность, тип и возможность предотвращения.
Для мониторинга своих успехов и неудач многие используют журналы наблюдений или дневники. Я сам на протяжении длительного времени вел дневник, где размышлял о своем писательском мастерстве. Как и многие другие, я часто делаю грамматические ошибки — так вот, я выписывал их примеры в дневник наряду с короткими заметками о том, как избежать ошибок — или повысить качество своей работы — в будущем.
Для мониторинга можно использовать и видео. Так, у бывшего тренера Национальной футбольной лиги США Джона Грудена имеется обширная библиотека записей футбольных матчей. Груден работает на кабельном спортивном телеканале и до сих пор хранит базу видеоматериалов, в том числе записи тренировок разных команд более чем за 20 лет. «Я разбираю каждую запись, как будто я — контролер качества», — сказал Груден одному журналисту.
Преимущество такого мониторинга отчасти в том, что он заставляет нас более сознательно подходить к тому, что мы делаем. Когда мы следим за своими действиями, то более сосредоточены на развитии. К сожалению, люди часто склонны не обращать на свои действия должного внимания.
Возьмем, к примеру, вождение автомобиля. Мало кто из нас прилагает сознательные усилия к тому, чтобы улучшить свои навыки. В самом деле, многие до сих пор паркуются так же плохо, как в свои 17 лет, когда только получили права, или слишком сильно давят на тормоз на поворотах. И я не раз видел, как люди проезжают много километров, так и не выключив поворотник.
Другой пример — публичные выступления. Многим из нас часто приходится выступать перед большой аудиторией — к примеру, перед коллегами на работе, — или делать презентации для начальства или клиентов. И при этом мы раз за разом, как сломанные заводные игрушки, совершаем одни и те же ошибки: слишком быстро говорим, не смотрим людям в глаза или нервно крутим кольцо на пальце.
Очень легко забыть о том, что все мы отчасти автоматы. Не важно, играете ли вы в футбол или делаете операции на мозге, часть задачи всегда превращается в бессознательную привычку. Это помогает объяснить важность мониторинга. Сознательно следя за собой, мы отключаем автопилот и спрашиваем себя: «Все ли я делаю правильно? Не допустил ли я ошибку? Как сделать это лучше?»
Отслеживая свои действия, мы также лучше распознаем свои поведенческие схемы. Бернштейн, к примеру, обнаружил, что подавляющее большинство хирургических ошибок его команды вполне поддаются профилактике — скажем, загрязнение скальпеля довольно легко предотвратить. Также внезапно выяснилось, что чем больше пациентов оказывается у команды за день, тем меньше совершается ошибок, а вовсе не наоборот.
Конечно, такого рода мониторинг имеет свои недостатки. Мы зачастую стесняемся отмечать свои ошибки. По крайней мере, мне до сих пор стыдно признаваться в том, что я путаюсь в некоторых речевых оборотах, несмотря на то что я — профессиональный писатель. А у команды Бернштейна все гораздо серьезнее. Однажды они во время операции уронили на пол кусок черепа пациента «размером с игральную карту».
Есть и другая форма обратной связи, более мощная, чем мониторинг. Как правило, она требует определенной внешней оценки, критики со стороны. Не так давно Атул Гаванде, врач и автор еженедельника The New Yorker, нанял инструктора, чтобы усовершенствовать свои навыки хирурга. Вначале ему было трудно. Врачи, подобно священникам, обычно работают за закрытыми дверями, и Гаванде чувствовал неловкость. Никто не наблюдал за его работой в операционной на протяжении почти десяти лет. «С какой стати кто-то будет придираться к моей работе и выискивать в ней ошибки?» — спрашивал он себя.
Однако даже для такого первоклассного специалиста, как Гаванде, занятия с инструктором оказались необычайно полезными. Они помогли Гаванде добиться более глубокого понимания своей работы, освоить новые навыки и подходы. Со временем он сам научился оказывать более действенную поддержку другим врачам, давая им возможность самим открывать новые идеи, прежде чем предлагать конкретную помощь. Но, вероятно, самый главный эффект Гаванде сформулировал так: «Я знаю, что снова учусь».