Многие обвиняют во всех бедах индивидуализм. Политики утверждают, что он заменил идею общего блага, религиозные люди — что он вытесняет веру в Бога, специалисты в области психического здоровья — что он привел к эпидемии одиночества. Противники «радикального», «необузданного» или «гипериндивидуализма» утверждают, что эта идеология не только является корнем многих социальных проблем, но и подрывает любые попытки что-то улучшить.
В то же время люди жаждут еще большего индивидуализма. Они мечтают об обществе, которое принимает более широкий спектр жизненных выборов и идентичностей, где личная уникальность ценится и приветствуется, а не встречается с нетерпимостью. Многие также беспокоятся об угрозе индивидуальности со стороны различных форм технологий, таких как социальные сети, алгоритмы и ИИ. Так все таки, много индивидуализма сегодня или недостаточно?
На современном Западе индивидуализм принимает множество форм. Возможно, наиболее очевидной из них является политическая философия, которая ставит свободу и права личности в качестве высших ценностей. Теория общественного договора Томаса Гоббса и Джона Локка считает, что общество возникло из соглашения свободных, руководствующихся личным интересом людей, в котором правительство существует для обеспечения индивидуальных прав. Эти взгляды также отражены в экономической системе, которая поощряет индивидуальные инновации в погоне за богатством и считает частную собственность неприкосновенной.
Но индивидуализм глубже политики и экономики, он пронизывает само представление о том, кто мы есть. Мнение о том, что каждый человек уникален, разделяют христиане, которые верят, что каждый человек создан по образу и подобию Бога. Но и атеисты считают, что люди должны быть свободны в определении идентичности, независимо от традиционных норм. С раннего возраста детей, воспитываемых в индивидуалистических обществах, поощряют следовать личным интересам, делать собственный выбор и выражать то, кем они являются. Им прививают такие ценности, как самостоятельность, амбиции и личная ответственность.
Даже когда мы критикуем индивидуализм, мы остаемся в парадигме этого мышления. Либеральный и консервативный, религиозный или светский, хип-хоп, панк или кантри — в западных странах это просто разные названия для конкурирующих брендов, с помощью которых люди определяют себя. Учитывая наше полное погружение в индивидуалистическое мировоззрение, как мы можем взглянуть на это со стороны? Как мы отличаем хорошие аспекты индивидуализма от плохих?
Один из ответов на многочисленные вызовы индивидуализма, возникающие в области кросс-культурной философии, заключается в следующем: изучать конфуцианство. За последнее десятилетие возник новый вид философии, который опирается на идеи древних китайских философов, таких как Конфуций (551-479 гг. до н. э.), Мэн-цзы (4 в. до н. э.) и Сюнь-цзы (3 в. до н. э.). Этот подход бросает вызов гегемонии индивидуалистических способов мышления. Названия многих работ подчеркивают актуальность конфуцианства в современных условиях: например, «Против индивидуализма: конфуцианское переосмысление основ морали, политики, семьи и религии» 2015 года Генри Роузмонта-младшего, преподававшего в Университете Брауна, Род-Айленд. Другие книги: «Конфуцианская ролевая этика: моральное видение XXI века» 2016 года, авторы Роузмонт-младший и Роджер Эймс, ученый из Пекинского университета, Китай; «Конфуцианский реляционизм и глобальная этика: альтернативные модели этики и аксиологии во времена глобальных кризисов» 2023 года словенского философа Яны С. Рошкер.
Цель работ по кросс-культурной философии не в том, чтобы избавиться от индивидуалистического мировоззрения в целом. Как отмечает Роузмонт: «Кто в здравом уме будет критиковать концепцию человеческой свободы?». Он признает, что индивидуализм, с акцентом на равных правах для всех, привел к огромным улучшениям в жизни человека в целом. В современных обществах он подкрепляет право выбирать собственное религиозное или философское мировоззрение без вмешательства со стороны других.
Однако даже люди, живущие в индивидуалистических обществах, осознают, что мировоззрение приводит к проблемам, если довести его до крайности. В самом широком смысле индивидуализм поощряет мышление, в котором люди рассматриваются либо как конкуренты, либо как средства для собственного удовлетворения. В политике это мышление подрывает усилия создать социальную справедливость или построить более безопасные и здоровые сообщества, утверждая, что любое ограничение прав личности — это либо «коммунизм», либо «фашизм». Многие авторы согласны в том, что есть ряд глобальных проблем, которые индивидуалистическое мировоззрение, по-видимому, бессильно решить: изменение климата, неравенство в распределении богатств, политическая поляризация. Хотя индивидуализм поощряет этику ответственности в отношении личного выбора и действий, он не требует от нас многого в связи с проблемами, которые не относятся к нам напрямую.
Как отмечают Фланаган и Айвенго, существуют основные аспекты индивидуалистического мировоззрения, которым не хватает эмпирической поддержки. Данные психологии свидетельствуют о том, что люди, живущие в индивидуалистических обществах, склонны преувеличивать свою уникальность. Кроме того, эти данные ставят под сомнение способность людей в индивидуалистическом обществе делать хорошие прогнозы и выбор относительно того, что сделает их счастливыми. Фланаган задается вопросом, может ли индивидуалистическая модель быть ошибкой со стороны людей, живущих в западных, образованных, индустриальных, богатых и демократических обществах, которые включили старые теологические верования о Боге и Судном дне в современные взгляды на самоопределение и личную ответственность.
Индивидуалистическое мышление также может негативно влиять на повседневную жизнь. Пьюэтт и Гросс-Ло в книге «Путь» рассматривают идеал самоактуализации, который присутствует в индивидуалистических обществах: «Многие теперь верят, что каждый должен быть уникальной личностью, знающей себя. Мы уверены, что должны быть подлинными, преданными истине, которую мы теперь склонны находить не в высшем божестве, а внутри себя. Мы стремимся жить в соответствии с тем, кем нам суждено быть. Однако подобные представления на самом деле ограничивают наш потенциал, давая слишком узкое представление о том, кто мы и кем можем стать».
Хотя можно пытаться противостоять отдельным проблемам, вызванным индивидуализмом, но единственным реальным лекарством является полное изменение точки зрения. «Эта все более ужасающая ситуация, — пишут Эймс и Роузмонт-младший, — может быть разрешена только путем осуществления глобальных радикальных изменений в человеческих намерениях, ценностях и практиках». Цель работ по кросс-культурной философии — наметить альтернативную схему, которая даст свежий способ мышления о современных социальных проблемах и приведет к улучшению жизни и общества в целом.
Современные ученые дают этой альтернативе разные названия. Это и конфуцианская ролевая этика, которая призвана подчеркнуть контраст с абстрактными и беспристрастными западными этическими теориями, и конфуцианский реляционизм, где второй термин выражает главенство социальных связей в китайском обществе. К ним также относится конфуцианский фамилизм, который выделяет семью как модель для общества. Айвенго использует более общую концепцию «гипотеза единства», чтобы показать важность взаимосвязанности в конфуцианстве и других восточноазиатских философских традициях.
Конфуцианская альтернатива начинается с понятия того, что современные ученые называют «реляционным я». Оно означает, что человека нельзя понять в отрыве от его связей с окружающими. Самое важное во мне не то, что я свободная и автономная личность, а то, что я сын или дочь, внук, брат или сестра, учитель, коллега или наставник, житель конкретного района и член сообщества. В концепции человека, неотделимого от его отношений, «ролевое я» бросает вызов теории общественного договора, согласно которой люди являются полностью автономными личностями, которые участвуют в жизни общества только добровольно.
Для ранних конфуцианцев семейные роли были на первом месте. От детей ожидается, что они будут практиковать сыновнюю почтительность (сяо) по отношению к родителям, что означает не просто служение, но и чувства благодарности и уважения. Согласно конфуцианскому тексту «Классика сыновней почтительности», сяо начинается с обращения с телом, как с даром от родителей, и достигает кульминации в том, чтобы вести себя правильно, с целью укрепить семейное имя для потомков. Ценность направлена не только на родителей, но и требует почтения к предкам, поскольку мы работаем над установлением своего места в семейной родословной.
В худшем случае сяо может показаться обузой, возложенной на самых молодых и слабых членов общества. Роли в семье не всегда допускают свободу или равенство, которые имеют первостепенное значение в индивидуалистических обществах. Дети не равны в правах с родителями, а родители не свободны в отношении заботы о детях. Тем не менее для ранних конфуцианцев ценности, которые мы узнаем из хороших отношений в семье, являются центральными для построения общества, где люди относятся друг к другу правильно. Они учат нас, что значит быть членом группы, которая удерживается вместе узами взаимного уважения. Развитый человек, как говорит Конфуций в «Лунь Юй», рассматривает помощь другим как способ достижения и утверждения собственной добродетели.
Согласно конфуцианскому взгляду, правильный поступок во многом зависит от конкретного человека, с которым мы взаимодействуем. Каждые отношения сопровождаются различными нормами, и некоторые из этих норм содержатся в определенных ритуалах, которые призваны регулировать взаимодействия. Например, то, как я приветствую старшего и мудрого коллегу на пенсии, отличается от того, как я здороваюсь с группой студентов. Современные ученые противопоставляют этот подход таким этическим теориям, таким как утилитаризм и деонтология, излагающим абстрактные принципы, которые должны применяться в любой ситуации. Вместо того чтобы следовать списку моральных правил или заповедей, конфуцианство фокусируется на развитии в контексте повседневных отношений — на изучении того, что значит быть хорошим сыном или дочерью, братом или сестрой, родителем, учителем и т. д.
Ритуалы, которые управляют взаимодействиями с другими, помогают обеспечить социальную гармонию, чтобы все члены группы могли процветать. В классическом китайском контексте гармония не означает единообразие или одинаковость. Как говорит Конфуций в «Лунь Юй», развитый человек или «благородный муж» стремится к гармонии, но не обязательно соглашается. Гармония — это качество, которое возникает, когда люди в разных ролях дополняют и поддерживают друг друга. Один конфуцианский текст сравнивает ее с супом, где сочетание различных ингредиентов дает что-то более сложное и ароматное, чем любой ингредиент сам по себе.
Проблема конфуцианского взгляда заключается в принятии иерархии и ролевой укорененности как основных черт реляционного «я». Можно сказать, что принятие этой точки зрения приводит как раз к тем проблемам, которые индивидуализм стремится устранить: угнетение, неравенство, враждебность по отношению к чужакам. За последние пару десятилетий среди ученых-конфуцианцев велись серьезные дебаты о том, является ли сыновняя почтительность основой морали или, напротив, источником коррупции, который лучше оставить в прошлом. Кроме того, как отметили такие ученые, как Энн А. Панг-Уайт, конфуцианский акцент на семейных ролях и отношениях часто был препятствием для образования и развития женщин.
В то же время современные защитники конфуцианства стремятся показать, каким образом такая модель усиливает индивидуальность, а не принижает ее. Эймс и Роузмонт-младший утверждают, что именно включенность в семейные и общественные роли по-настоящему индивидуализирует нас. В то время как многие люди могут иметь те же хобби или любить ту же музыку, что и я, конкретная модель отношений является для меня особенной. Когда я перестаю искать внутри себя некое «я», которое существует независимо от мира, и вместо этого сосредотачиваюсь на отношениях с окружающими, я могу осознать более уникальную версию себя. По словам Айвенго, реляционная перспектива не должна стирать индивидуальность, а скорее, дает более широкую концепцию себя, «которая рассматривается как тесно связанная с другими людьми, существами и вещами так, что способствуют большему преимуществу, благополучию и счастью всех заинтересованных лиц».
Насколько перспективна альтернатива в конфуцианстве и других традициях, для изменения системы ценностей тех, кто живет в индивидуалистических обществах? Кажется маловероятным, что эта точка зрения окажет сильное прямое влияние на политику в странах, где даже самые незначительные жесты социальной реформы встречают яростное сопротивление тех, кто утверждает, что это ущемляет индивидуальную свободу.
Реляционная перспектива, как отмечает Рошкер, требует от нас брать на себя ответственность за проблемы общества, а не рассматривать себя как невинных жертв. Если я включен в семью, местное сообщество и общество, то события в более крупных кругах неизбежно связаны с личным выбором и действиями. Другие современные ученые опирались на классическую китайскую философию, чтобы разработать новые модели ответственности, которые помогают переосмыслить возможности для действия в мире.
Возможно, именно в повседневной жизни такая философия может оказать самое непосредственное влияние. Книга Пьюэтта и Гросс-Ло особенно хороша в том, как мы можем использовать виды ежедневных ритуальных практик, найденных в классическом конфуцианстве, чтобы развивать в себе новые качества. Вместо того чтобы зацикливаться на некоем «внутреннем я», которому мы должны быть верны, действуя определенным образом в отношениях с другими, мы можем помочь прорваться различным аспектам нашей личности. Опираясь на внешние формы взаимодействия, содержащиеся в ритуалах, мы работаем над тем, чтобы подтолкнуть себя в правильном направлении.
Например, в качестве профессора я могу относиться к студентам не как к препятствию процветанию как академического исследователя, а как к части общей хорошей жизни. Современный университет сам по себе может показаться гипериндивидуалистическим местом, где студенты, с растущими расходами на высшее образование, сосредоточены на получении прибыли от инвестиций, персонал и администраторы испытывают высокую текучесть кадров, а профессора с растущими требованиями ко времени и энергии чувствуют себя вынужденными беречь часы вне преподавания. С тех пор как мы вернулись из пандемии COVID-19, многие испытали так называемое «великое разъединение», происходящее в университетских кампусах.
В повседневной жизни в университете я стараюсь больше концентрироваться на моментах взаимодействия со студентами. Я решил, что в первый день занятий я обойду всех, пожму руки и поприветствую на моем курсе. Я решил, что это будет «год диалога», когда я постараюсь пройти всю дистанцию в обсуждениях со студентами вне занятий, даже если мы забредем на территорию, которая имеет мало общего с содержанием курса, или если это заберет часы сверх моей работы. Я установил правило, что если я прохожу мимо студента с предыдущего семестра, я постараюсь остановиться и поговорить с ним, а не просто кивнуть в знак приветствия и продолжить свой путь. Иногда это работает, а иногда нет. Тем не менее со временем эти практики сделали место, где я работаю, гораздо менее враждебным и более человечным. В последнее время я чувствую себя более связанным с людьми вокруг меня и более уверенным в своей роли как в аудитории, так и на кампусе.
Если для людей, живущих в современном обществе, невозможно когда-либо избавиться от индивидуализма в целом, единственным лекарством является развитие более сбалансированных и гуманных форм индивидуализма. Если мы рассматриваем гипериндивидуализм как проблему, то изучение таких традиций, как конфуцианство, помогает иметь в виду более широкий спектр вещей, которые имеют значение в хорошей человеческой жизни. Для тех форм индивидуализма, которые мы считаем достойными нашей преданности и защиты, конфуцианская философия может углубить точку зрения на то, что значит быть личностью среди других, наряду с набором ежедневных практик, которые помогают в самореализации.
Идеал взаимосвязанности не ограничивается китайской или восточноазиатской философией. Он также встречается у западных философов, таких как Аристотель, у современных коммунитарианцев и этиков добродетели, в версиях этики заботы, которые были разработаны феминистскими мыслителями. Кросс-культурные философы использовали концепции из других традиций, таких как убунту из африканской философии или растворения «я» из буддизма, чтобы найти альтернативу индивидуализма в современной жизни. Рассматриваемый в контексте этих традиций как внутри, так и за пределами западной философии, индивидуализм кажется не столь преобладающим явлением.
Поскольку индивидуалистическая философия так глубоко укоренилась в культурах большей части Северной Америки и Европы, изучение других традиций может быть полезным для предоставления альтернативного представления о хорошей жизни. Одна из вещей, которой нас учит кросс-культурная философия, заключается в том, что отступить от наших культурных норм часто гораздо сложнее, чем мы думаем. Даже когда они пытаются предоставить альтернативы индивидуализму, философы, работающие исключительно в западных традициях, могут оставаться в трясине индивидуалистических предположений. Философские традиции Азии и Африки дают нам полностью проработанные концептуальные схемы, которые развивались в относительной изоляции от западного индивидуалистического мира. Эти традиции помогают понять, чего нам не хватает в современном обществе, и в то же время показывают некоторые из вещей, которые мы, возможно, поняли правильно. Чтобы развить лучшую версию себя, нужна вся возможная помощь.
Сообщение Общий суп: западная философия ищет лекарство от индивидуализма появились сначала на Идеономика – Умные о главном.