Первая ассоциация, которую люди выдают к слову «смех» — это «слезы», и это говорит о многом. В словесных ассоциациях эти два слова обычно принадлежат к одной семантической категории, но оттеняются ярким контрастом (ночь-день, девочка-мальчик, собака-кошка). Как и смех, слезы выражают эмоциональное состояние не только через действие мышц лица. Они непроизвольны, заметны для окружающих и уникальны для Homo sapiens (вывод, выдвинутый в названии самой полной работы на эту тему, книги психолога Эда Вингерхутса «Почему плачут только люди»). И они, вероятно, появились для того, чтобы формировать общее знание. Плачущий человек чувствует, как наворачиваются капли, как текут струйки по щекам. Он видит сквозь слезы размытый мир, в котором есть и другие люди, наблюдающие его плач со стороны.
Контраст между смехом и плачем очевиден: слезы выражают грусть, а не удовольствие. Грусть возникает из-за потери, поражения или унижения и сопровождается чувством беспомощности и жалости к себе. Плач сигнализирует о том, что человек признает поражение и больше не может бороться, избавляя обе стороны конфликта от необходимости дальнейшей борьбы, когда исход предрешен. Британский писатель и исследователь Артур Кестлер, чей анализ плача столь же проницателен, как и анализ смеха, описывает типичный случай борьбы между детьми: «Маленький мальчик дерется с группой хулиганов. Какое-то время он пытается сопротивляться, царапаться и пинаться, но мучители обездвиживают его, и в конце концов он начинает плакать в «бессильной ярости». Но это выражение обманчиво. Любой, кто видел, как дерутся дети, знает, что плач начинается только после того, как жертва перестает бороться и признает поражение. Через некоторое время новые вспышки ярости могут возобновить борьбу, но каждый раз она прерывается плачем. Это не демонстрация ярости (хотя эти два состояния могут пересекаться), а выражение беспомощности после того, как ярость иссякла и появилось чувство тоски по любви, сочувствию, утешению».
Аналогичным образом ссорящаяся пара может почувствовать, что один из них «зашел слишком далеко» в споре, когда другой начинает плакать.
Как отмечает Кестлер, плач — это сигнал не только капитуляции, но и потребности. Он призван вызвать поддержку и утешение со стороны сочувствующих. Эта функция согласуется с эволюционным происхождением плача: младенцы млекопитающих нуждаются в заботе. Важнейший эволюционный сдвиг происходит от громкого, требовательного плача к тихому, жалобному хныканью. Никто не знает, почему в процессе эволюции слезные железы стали передавать беспомощность. Возможно, слезотечение изначально возникло как физиологический рефлекс, восстанавливающий влажность глаз и носовых ходов после того, как они пересохли из-за давления, вызванного морганием, или гипервентиляции при возбуждении. Вероятно, поскольку люди сильно полагаются на зрение и фиксируют внимание на глазах других, то вид слез был лучшим способом одновременно привлечь внимание плачущего и наблюдающего.
Идея о том, что плач — это явный сигнал капитуляции в конфликте, — убедительная теория для простого сценария. Но я уверен, вы вспомните и обратные примеры. Плач может быть как признаком несчастья, так и радости. Люди плачут от радости на свадьбах. Плачут от счастья победительницы конкурса красоты и чемпионы спортивных состязаний. Слезы порой выступают и в присутствии чего-то возвышенного, например, ошеломляющий вид кита, или, как в случае одного из моих коллег, при чтении блестящей докторской диссертации по когнитивной нейронауке.
И еще люди могут плакать, когда чувствуют любовь и сострадание. Самое близкое слово для этого чувства: «растрогаться». Для меня это самый частый случай, многие воспоминания могут вызвать слезы. Я помню солдата в аэропорту, вернувшегося из Ирака, в объятиях жены. Тосты моих родителей в честь 60-й годовщины свадьбы. И как Рэй Чарльз поет «Georgia on My Mind» на совместном заседании законодательного собрания Джорджии в 1979 году, где его исполнение было приято в качестве официального гимна штата, который долгое время был оплотом сегрегации и угнетения. Или как молодая исследовательница, обсуждающая со мной работу за чашкой кофе на конференции, во время паузы в разговоре бросает взгляд в сторону и тихо говорит: «Я скучаю по сыну».Я помню картинку в популярном комиксе, где один герой описывает неожиданную победу домашней команды на последних секундах футбольного матча: «Тысячи людей выбежали на поле, смеясь и крича! Болельщики и игроки были так счастливы, что катались по земле, обнимались и танцевали!». А его собеседник спрашивает: «Как чувствовала себя другая команда?»
В чем же смысл слез радости, сострадания или благоговения? Возьмем, к примеру, душещипательный фильм. Люди получают удовольствие от самостоятельного введения безопасных, контролируемых доз опасных стимулов, предположительно, чтобы настроить и контролировать эмоциональные реакции. Поэтому мы наслаждаемся острым перцем чили, американскими горками, триллерами, саунами, сыром, со специфическим ароматом, водными лыжами, прыжками с тарзанки и другими иллюзорными опасностями. Инсценировка трагедии в удобном кресле кинотеатра — вот один из примеров этого безобидного мазохизма.
Но другие слезы объяснить не столь просто. На свадьбах и в победах радость порой смешивается с долей пронзительной грусти. Невеста, идущая к алтарю, вызывает в памяти образ дочери, навсегда потерянной родителями, или историю одиночества и горя, теперь оставшуюся позади. Плачущие победители порой вспоминают о препятствиях, которые им пришлось преодолеть, чтобы достичь триумфа, или об умершем родителе, который гордился бы ими. Кестлер предполагает, что счастливый случай или прекрасный вид могут вызывать чувство бессилия, в котором смешиваются восхищение, подавленность и зачарованность. Это накладывается на чувство утраты и поражения и вызывает такую же реакцию. Все эти варианты правдоподобны, но не дают удовлетворительного объяснения. Поэтому рассмотрим другое направление.
Дарвин объяснял эволюцию эмоциональных выражений тремя принципами. Первый — «полезные привычки». Животные принимают определенные позы из практических соображений: например, обнажают зубы перед укусом, широко раскрывают глаза, чтобы видеть опасность, прижимают уши для защиты в драке. Эти подготовительные движения затем становятся привычками, которые выполняются в более слабой форме, даже когда действие подавляется. Так, мы скалим зубы в гневе и распахиваем глаза от страха.
Второй принцип эмоционального выражения по Дарвину — это «антитеза». Предположим, есть состояние, вызывающее определенную реакцию тела. Если животное испытывает противоположную реакцию, то тело принимает противоположную позу. Так, собака проявляет враждебность когда напрягает тело, обнажает зубы, поднимает голову и плечи, а хвост держит прямо и жестко, готовясь к атаке. Когда собака чувствует радость и демонстрирует привязанность, она принимает позу, которая противоположна позе нападения. Собака приседает, расслабляет уши и пасть, покачивает расслабленным хвостом из стороны в сторону — загадка виляния хвостом разгадана. Подобным же образом, человек, который проявляет враждебность, напрягает шею, расправляет плечи, опускает брови и сжимает кулаки, вытянув костяшки вперед. Что делает человек, когда чувствует себя смирившимся или бессильным? Он расслабляет шею, поднимает плечи и брови и раскрывает руки ладонями наружу. Эволюционный механизм пожимания плечами раскрыт.
Кестлер, по-видимому, не был знаком с работой Дарвина об эмоциональном выражении (книга была забыта), однако, он убедительно доказал, что плач является антитезой смеха. Эти два выражения лица буквально являются инверсиями друг друга: сравните улыбку и хмурый вид, когда уголки губ ползут вниз. Когда мы плачем, то вдыхаем короткими, глубокими вздохами, а затем следует длинный выдох-рыдание. Когда мы смеемся, то выдыхаем короткими выдохами: «ха-ха-ха», за этим следует долгий, глубокий вдох, то есть воспроизводится плач наоборот. Когда мы смеемся, то порой запрокидываем голову, а когда плачем, то опускаем голову на руки, на стол или на чье-то плечо. При смехе мышцы сокращаются, и тело в движении, мы хлопаем себя по коленям. Когда мы плачем, мышцы становятся вялыми, плечи опускаются, и мы плюхаемся в кресло. Даже музыкальные отсылки противоположны. Комичные эпизоды сопровождает отрывистый ритм барабана, душераздирающий момент в кино подчеркивается легато на скрипке.
Теперь давайте рассмотрим обратный вывод, от диаметрально противоположных внешних проявлений к внутренним состояниям. Предположим, что ментальные причины плача являются полной противоположностью поводам для смеха. Это достаточно очевидно на примере контраста между агрессивным задором юмора и беспомощной капитуляцией слез. Но менее очевидные стимулы для плача также можно рассматривать как диаметрально противоположные тому, что делает шутку смешной.
Юмор высмеивает недостаток: слабость, продажность, изъян. Слезы смакуют добродетель: сострадание, нежность, жалость, любовь. Юмор отвечает на несчастье злорадством. А слезы в ответ на счастье — это проявление эмпатии и общей радости. Юмор порой прославляет неприглядные стороны жизни: туалетный юмор и юмор висельника, смех над супружескими изменами и клоунская буфонада с классической шуткой с тортом в лицо и неловким падением. Слезы выражают радость возвышенного, великолепного: красоты симфонии или величественного вида, природы и даже блестящей диссертации.
Итак, у всего многообразия вещей, заставляющих нас плакать, есть общий знаменатель: они диаметрально противоположны тому, что вызывает смех. Возникает вопрос, зачем нам всем телом показывать, подчеркивать несмешное (за пределами глубинного чувства капитуляции и беспомощности)? Дарвин считал, что нет отдельных причин, чтобы вырабатывать противоположную реакцию тела: как только организм испытывает эмоциональную реакцию, антитеза просто выпадает из механических импульсов нервной системы. И, возможно, нет особых причин, по которым мы плачем от радости, сострадания или благоговения. Это просто антитеза тому, что мы смеемся над нелепым, а человеческие эмоциональные реакции противостоят друг другу.
С другой стороны, возможно, есть какая-то польза демонстрировать другим, что мы чувствительны к нежности, великолепию и радости. Возможно, это выделяет нас на рынке хороших партнеров для совместного времяпрепровождения или объединяет людей, разделяющих чувства, в какой-то неизученной игре. Я пока не готов выдвинуть такой аргумент. Но надеюсь, что это правда, потому что приятно думать, что мы физически созданы, чтобы делиться признательностью за лучшее, что может подарить жизнь.
Сообщение Потому что не смешно: плач возник как антитеза смеху появились сначала на Идеономика – Умные о главном.