Есть сила, что пронизывает человеческую душу насквозь. Это дружба. Она рождает доверие, эмоциональное равновесие и взаимную поддержку. Дружба связывает людей и формирует сообщества как в хорошие времена, так и в моменты кризиса. В средние века дружба была не просто личной связью, но и социальным инструментом, тесно переплетенным с моральными идеалами, религиозными обязанностями и политической иерархией. Средневековые мыслители уделяли большое внимание значению и ценности дружбы, часто объединяя ее с христианским идеалом милосердия. Дружба — это золотая нить, связывающая воедино античность и христианство, разум и веру, человека и общество.
Средневековая христианская Европа унаследовала от античности глубокое почтение к добродетели дружбы. Мыслители Средневековья читали Цицерона и Сенеку и адаптировали этические модели древних к литературе, богословию и философии. Но решающий поворот произошел в 1246 году, когда главный трактат Аристотеля о дружбе, содержащийся в VIII и IX книгах «Никомаховой этики», был переведен на латынь и получил широкое распространение. Благодаря этому событию средневековый мир унаследовал яркий, систематический и всеобъемлющий трактат.
По словам Аристотеля, дружба — это одно из необходимых условий жизни: чтобы преуспеть, нам нужны отличные друзья. Философ предложил ряд точных определений, а также богатый спектр нюансов. Существует три формы дружбы: первая приносит пользу, в основе второй лежит удовольствие, а третья культивирует добродетель. Итак, первая форма дружбы — это отношения между людьми, которые полезны друг другу, например, деловыми партнерами или коллегами, и, естественно, такие отношения не длятся долго. Дружба удовольствий основана на общих стремлениях или интересах и длится до тех пор, пока друзья разделяют увлечение. Наконец, дружба добродетели, включает в себя как пользу, так и удовольствие, но она гораздо глубже: это друзья, которые любят и уважают друг друга на самом фундаментальном уровне и обогащают жизнь, помогая друг другу процветать. «Совершенная дружба — это дружба людей, равных в добродетели; ибо они желают друг другу добра, будучи равными, и сами добры».
Аристотель рассматривал дружбу в широком контексте человеческих отношений: между отцом и сыном, мужем и женой, господином и подданным. Этот подход глубоко повлиял на размышления христианских авторов. Но вскоре возник вопрос: как же согласовать греческую философскую и языческую добродетель с христианской моралью?
Именно этот вопрос стал главным в этических поисках западного Средневековья. С середины XIII по XV век латинские теологи пытались адаптировать аристотелевскую концепцию дружбы к христианским категориям, главной из которых была теологическая добродетель caritas. Это понятие часто, переводимое как «милосердие» или «божественная любовь», гораздо шире, чем просто привязанность или благожелательность. В схоластическом богословии caritas является высшей из трех теологических добродетелей, наряду с fides («вера») и spes («надежда», обычно в смысле нашего окончательного единения с Богом). Caritas пробуждается в душе человека по воле Бога, а не благодаря личным усилиям, она связывает человека с создателем и соответствующим образом упорядочивает все остальные виды любви. В учении Августина и Фомы Аквинского, caritas — это не только любовь к Богу превыше всего, но и любовь к ближнему во имя Бога. Таким образом, в то время как аристотелевская дружба основана на добродетели и взаимном признании равных по положению людей, христианская caritas предполагает неравенство, благодать и радикально иную антропологию. Встреча двух систем — этической и теологической — привела к сложному синтезу в средневековой мысли.
Именно поэтому мыслителей XIII–XV веков, от Альберта Великого до Иоанна Верзора, волновал главный вопрос: какова истинная природа социальных связей? Является ли это философской, рациональной, этической, гуманистической связью, или же это некая глубокая, теологическая концепция, в основе которой Бог рассматривается как принцип, управляющий всеми человеческими отношениями?
Фома Аквинский, великий доминиканец XIII века, возвел дружбу в ранг habitus (габитус), который относится к устойчивому предрасположению: только добродетельные способны к подлинной дружбе. Его термин для такого рода дружбы, amor amicitiae, противопоставляется amor concupiscentiae, любви, основанной на желании. Для Аквинского дружба похожа на теологический эквивалент: милосердие, или dilectio (чистую любовь, в отличие от более плотского эроса). Определяющей чертой дружбы, как и милосердия, является правильное упорядочивание эмоций. Любить другого ради него самого, а не ради себя — вот форма самосовершенствования, принцип признания другого человека. Истинная дружба отличается взаимностью, доброжелательностью, совершенным равенством, близостью, сходством и общей целью. Подобно тому, как природа ориентирована на благодать, Аквинский видит дружбу направленной на милосердие.
В XIV веке идеи Аристотеля приняли более рационалистический оборот, в частности, благодаря работам Жана Буридана, магистра искусств Парижского университета. С Буриданом дружба отделилась от теологического двойника и стала претендовать на собственную рациональную основу. Возникает новый этический гуманизм как жизнеспособная альтернатива христианской морали. Эта этическая модель вновь вписала дружбу в основу человеческих и социальных отношений, так что даже раб может стать другом своего господина, потому что оба они люди. В этическом гуманизме Буридана дружба больше не ограничивается личной близостью. Друг — это любой человек, который добр и добродетелен, ценимый за то, кто он есть. Поддержка такого человека обязательна только в силу его моральной ценности, даже при отсутствии предшествующего знакомства. Это отражает идею всеобщей дружбы, распространенной на всех хороших людей. В системе Буридана дуэт дружба-милосердие распадается: дружба освобождается от теологической оболочки и утверждается как чисто философский конструкт. Историк Ален де Либера заметил: «Аристотель предлагает средство для построения философской альтернативы христианской социальности и противопоставления самому принципу ее осуществления: милосердию».
К XV веку, под влиянием Буридана, в академических кругах Центральной Европы стало популярным обновленное богословское толкование дружбы. Такие мыслители, как Иоанн Верзор и Николя Д’орбеллис, восстановили связь с традицией XIII века, адаптируя ее к новому интеллектуальному контексту. В их переосмыслении христианская caritas вернула себе центральное значение, в то время как аристотелевское понимание дружбы отошло на второй план или получило новую духовную направленность.
«Этика» стала основой для разработки доктрин, где теологические добродетели, особенно dilectio (любовь, избрание), вытеснили чисто философские категории. Это возрождение ознаменовало собой трансформацию схоластики, отличную от моделей XIII и XIV веков, и отразило более широкие сдвиги в религиозной и культурной мысли позднего Средневековья. Таким образом, аристотелевская идея дружбы вышла далеко за рамки академической сферы, формируя проповеди, трактаты, политические дискурсы и практические документы, подготавливая почву для дальнейших размышлений Эразма Роттердамского, Монтеня, Дидро и Руссо.
В этом длительном процессе усвоения и изменения языческой философии христианским Средневековьем наблюдается постепенное проникновение этики дружбы в политическую сферу. Управление эмоциями стало новым идеалом: от государя теперь ожидалось, что он будет эффективно владеть эмоциями и использовать их. Политические теоретики писали о рациональности, которая объединяла бы этическую жизнь и эмоциональную вовлеченность как правителя, так и подданных. Аристотелевская договорная природа дружбы стала опорой общества, но не без парадоксов. Могут ли у короля быть друзья? Нет, считал Альберт Великий: дружба подразумевает равенство и близость, а близость противоречит почитанию. В эпоху, когда формировалось сакральное величие королевской власти, символическая дистанция была необходима. Но столетие спустя, при Карле V, Николай Орем предложил иную точку зрения: да, король может и должен развивать дружбу, чтобы не уподобляться тирану, то есть человеку одинокому, неспособному на любовь и дружбу. Хороший правитель должен быть благоразумным и нравственно уравновешенным. Хотя ему, возможно, и не нужны друзья, они помогают совершенствовать добродетель и демонстрируют благожелательность его правления.
При бургундском дворе XV века был популярен «Трактат о дружбе» Гийома Филластра. Там возникло более четкое различие между «добрыми, верными и преданными друзьями» принца и его опасными врагами. В этом обществе был невозможен нейтралитет. Друг или «союзник» был прежде всего тем, кто не был врагом. Идеал действенной любви неизменно присутствовал в теоретических рассуждениях, хрониках и pas d’armes (тщательно ритуализированных боевых турнирах) при дворе, но практика часто не оправдывала ожиданий: обилие союзов выдавало их непрочность. Однако ритуальная дружба преобладала.
Историк Клаус утверждает, что жесты физической близости были важнейшими проявлениями дружбы. Рука трактовалась во всех символических формах: рукопожатие как церемониальный жест, прикосновение рук как знак примирения и любви, движения рук, выражающие скорбь, поднятая рука для клятвы на мощах или Евангелии, сложенные руки как жесты молитвы или прошения. Объятие выражало добрую волю. Поцелуй означал мир, приветствие, братскую любовь и примирение, играя роль как в феодальном оммаже, так и в христианском ритуале. Даже совместное ложе было скорее дипломатическим, чем любовным символом. Аналогично, совместная поездка верхом была жестом эгалитарного примирения. Хотя средневековое общество различало публичное и личное пространство, оно не разделяло их: институциональная и эмоциональная сферы были тесно переплетены. В дружбе личные жесты становились одновременно публичными заявлениями и индивидуальными обязательствами. Таким образом, дружба пережила переход от феодальной к современной государственности: политическая стабильность основывалась на личных отношениях. Эмоции и политика были неразделимы.
Согласно представлению, применению и идеализации, дружба раскрывает, как общество воспринимает себя и свою социальную структуру. По сути, дружба была эмоционально оформленной, драматизированной социальной связью, которую средневековые мыслители признавали мощной силой политической сплоченности. Она прошла сквозь века, меняя внешние формы, не теряя сути: порой античной добродетелью, порой христианским качеством или политическим инструментом, именно эта гибкая, но прочная связь объединяет сердца и формирует сообщества. Дружба не просто сентиментальное понятие, она инсценируется, ритуализируется, теоретизируется, обсуждается — одним словом, создает историю. И, возможно, в этом и заключается ее величайшая сила: через метаморфозы дружбы мы видим то, каким стремится быть общество. В эпоху, когда социальные связи постоянно меняются, переосмысление средневековой дружбы помогает понять ее значение шире, чем просто моральный идеал: на каждом этапе она была способом осмыслить жизнь.
Сообщение Друзья на века: как менялись идеалы дружбы в разные эпохи появились сначала на Идеономика – Умные о главном.