Есть ли у слонов пальцы на ногах? Только не ищите ответа в интернете. Именно такой вопрос возник недавно у меня в разговоре с подругой и поставил нас в тупик. Мы решили не прибегать к современному способу поиска в сети. Вместо этого мы предались пространной, наполненной слоновьими пальцами беседе, эквивалентной простому блужданию в попытке найти место, а не выполнению инструкций навигатора.
В наши дни ответы на большинство вопросов находятся под рукой, в нескольких вкладках на смартфоне. Мы проводим меньше времени, задавая вопросы и размышляя над проблемами. У нас меньше шансов просто удивляться. Конечно, в этом есть и плюсы. Поиск «правильного» ответа может привести в совершенно новую сферу знаний, которая иначе была бы недоступна, это подобно открытию золотой жилы в шахте. С какой стороны ни посмотри, хранилища информации, расположенные всего в нескольких кликах от нас, изменили форму мышления, как ограничивая, так и расширяя его.
Хотя возможность «гуглить», конечно, значительно повлияла на форму нашего сознания, есть еще одна вещь, которая обладает такой же парадоксальной способностью одновременно ограничивать и расширять мышление: аналогия, которая подкрепляется скромным сравнением, или ее более дерзкой сестрой, метафорой. Там, где аналогия проводит сравнение между одной вещью и другой, метафора не допускает никаких компромиссов: одна вещь является другой вещью. Вместе их обоюдоострый меч рассекает поэзию и науку.
Поэтические ассоциации могут по-настоящему поразить, когда две непохожие вещи соединяются так, что сложно было бы себе представить. Например, бегемот, всплывающий на поверхность, и глаза читателя, погруженного в раздумья, после прочтения стихов, соединились в стихотворении австралийского поэта Леса Маррея «Дримбабве» (1996).
Научные аналогии тоже могут быть неожиданными. Например, одна из загадок зрительной системы: саккады — быстрые, стремительные движения глаз, которые мы совершаем несколько раз в секунду. Это одни из самых быстрых движений, которые может производить наше тело: глазу требуется всего около 20 миллисекунд, чтобы пересечь поле зрения, прежде чем он переключится на следующий объект внимания. Но эти быстрые движения глаз, как известно, происходят не сразу. С момента появления зрительной цели до начала саккады проходит около 200 миллисекунд. Нейробиолог Роджер Карпентер приводит такую аналогию: «На пожарную станцию поступает срочный вызов по телефону. Но почти час ничего не происходит, и вдруг пожарные вскакивают с места: двери распахиваются, и машины с бешеной скоростью мчатся к месту пожара, прибывая туда уже через пять минут».
Он предлагает эту иллюстрацию, чтобы показать, насколько странной является эта ситуация, и дать нам повод задуматься: что же происходит, пока глаз не отреагировал? Но помимо полезной объясняющей идеи, мы не можем не улыбнуться, когда механизм, настраивающий самые точные движения глаз, сравнивают с командой бездельников-пожарных.
Аналогия добавляет глубины мышлению, это словно новое измерение, где свет падает по-другому. Она помогает понять что-то глубже, потому что появляется новый ключ к явлению. Это особенно полезно в науке, где аналогию используют, чтобы соединить техническое с повседневным или новое с привычным, что дает возможность по-новому взглянуть на научную концепцию.
Есть ли опасность в аналогиях, которые могут восхищать и вдохновлять? Один из рисков заключается в том, что они ограничивают возможности. Они могут сузить мышление, заставляя его соответствовать форме чужого сравнения, а не нашего собственного. Предлагая аналогию, я не просто рассказываю вам о какой-то вещи. Я говорю, как вы должны думать об этой вещи, и тем самым лишаю ваши мысли возможности совершить самостоятельный прыжок в неизведанные дали. Например, в стихотворении ирландского поэта Шеймаса Хини «Женщина на берегу» (1972), спины дельфинов, резвящихся в волнах, сравниваются с маховиками прилива.
Это многогранное великолепие, где дельфины становятся маховиками, а море — двигателем. Теперь сложно представить себе резвящихся дельфинов, бороздящих волны каким-либо другим способом. Увидев эту связь, вы уже не сможете ее игнорировать. Накладывается ограничение. В науке ограничения, накладываемые языком, имеют важные последствия. И самое важное — научная метафора.
Научные метафоры рождаются как незаменимый инструмент, способствующий взаимопониманию, объединяющий ученых и общественность общим языком. Но их трудно отбросить. Они, как правило, остаются, даже когда польза уже исчерпана. Научные метафоры сводят сложный процесс к чему-то конкретному и познаваемому. Часто природное переосмысливается как рукотворное (геном как чертеж, клетка как фабрика, мозг как компьютер) или природа наделяется человеческими намерениями («эгоистичный» ген, виды как враги или захватчики). Чем сложнее явление, тем чаще мы прибегаем к метафорическому языку, чтобы понять его смысл. Поэтому в силу своей природы научные метафоры отбрасывают важные детали.
Идея генетического чертежа соблазнительно проста: гены представляют собой набор «инструкций», на основе которых можно точно воспроизвести особенности организма. Но множество факторов (например, диета, стресс или физическое здоровье) влияют на проявление генов, а один ген может влиять на множество признаков непредсказуемым образом (это явление известно как «плейотропия»). На фоне этих особенностей чертеж — всего лишь примитивная карикатура, обманывающая нас и лишающая возможности осознать биологическую сложность. Метафора клетки как фабрики тоже многое преуменьшает. Клетка — это далеко не односторонний сборочный конвейер с ядром-начальником, контролирующим работу органелл-подчиненных, а сеть, в которой различные части влияют друг на друга, динамично подстраиваясь под нужды клетки.
Большая часть природы устроена именно так: в строгой иерархии отсутствует единый контролер, управляющий сверху вниз. Вместо этого системы работают в режиме «гетерархии», где информация течет между уровнями, а причинно-следственные связи могут проявляться во всех направлениях. Эту идею сложнее осмыслить, но в конечном итоге она приносит больше пользы, приближая нас к головокружительной сложности, пронизывающей биологию. Даже сопоставление самой сложной вещи, которую мы создали (компьютера), с самой сложной вещью в природе (мозгом) не является точным. Наш мозг — это не пассивная машина ввода-вывода. Он встроен в тело, которое живет в мире, где мы должны активно реагировать и контролировать. Хотя некоторые идеи из области компьютеров стали полезным руководством для исследований мозга (и наоборот), все гораздо сложнее. Мозг развивался в течение долгой череды случайных и иногда неудачных адаптаций, с миллиардами разнообразных нейронов и других клеток, их связями и нелинейными свойствами. Нейронаука еще едва прикоснулась к этой истории.
Бесспорно, научные метафоры и аналогии помогают понять новую концепцию. И точно так же, как нас завораживает поэзия, мы беззащитны перед красотой хорошей научной метафоры, поражаясь внезапной кристаллизации мысли. Мы также не застрахованы от самодовольства, когда придумываем оригинальную научную метафору или аналогию. (Например, научные метафоры, как мухоловка — липкая и тем менее полезная, если к ней прилипло достаточное количество мух). Разумный совет заключается в том, что метафора должна входить в научный обиход только после строгой проверки, и даже тогда следует строго за ней следить. Как сказали кибернетики Артуро Розенблют и Норберт Винер: «Цена метафоры — вечная бдительность». Мы должны знать, когда наступает срок годности метафоры, и отбрасывать те, что изжили свою полезность. (Ученые, как мухи, могут победить мухоловку. Я не могу приписать себе эту мысль, она принадлежит Стейнбеку).
Как быть нам, простым смертным, если мы не порождаем образы бегемотов и маховиков-дельфинов, а тратим время на Большие вопросы, например, есть ли у слонов пальцы на ногах (есть!)? Как понять, что аналогия работает, что она расширяет, а не закрывает возможности? В мемуарах «Майская неделя была в июне» 1990 года австралийский писатель и поэт Клайв Джеймс отметил собственный дар доводить мысль до совершенной формы: «Все, что я могу, — это крутить фразу до тех пор, пока она не поймает свет». И он это умел. Его фразы могли ловить яркий свет. И это все, что мы можем сделать: поворачивать аналогию снова и снова и смотреть, не поймает ли свет исходную идею по-другому: так, чтобы углубить понимание, помочь лучше объяснить ее и, если повезет, заставить нас улыбнуться. Инструменты, которые могут изменить форму мышления, расширяя или сужая его, — это бездонный колодец, между поисковыми возможностями интернета и (зло-) употреблением метафор. Мы должны использовать их осторожно.
Сообщение Ограниченная картина: чем опасны метафоры в науке появились сначала на Идеономика – Умные о главном.