Если раньше собирались люди и спрашивали: «Третьим будешь?» — то сегодня собираются и говорят: «Слушай, лидером будешь?» Александр Асмолов, выдающийся российский психолог, заведующий кафедрой психологии личности МГУ, в книге «Психология достоинства: Искусство быть человеком» рассказывает о том, к чему приводит лидеромания.
Конвейер сфабрикованного счастья
В 2018 году стадион «Олимпийский» был заполнен до отказа состоятельными людьми, собравшимися на выступление Энтони Роббинса(билеты на этот разовый «тренинг личностного роста» стоили от 20 до 500 тысяч рублей).
Работа Энтони Роббинса основывается на старом добром комплексе неполноценности, который найдется у многих из нас. И у меня, например, он есть. Если бы я был его промоутером, я бы сказал: «Внимание! Я знаю, как превратить комплексы неполноценности в комплексы полноценности».
Я не хочу его судить: он просто эффектно упаковал многие известные приемы из разных техник личностного роста.
Интереснее понять наше загипнотизированное население, которое по-прежнему ждет простых решений.
На примере триумфа Роббинса мы обнаруживаем уникальный дефицит такого «товара в культуре», как личность. Жажду настолько простого решения вопросов, связанных с личностью, чтобы оно происходило именно в режиме конвейерного производства.
Это удивительное массовое производство личности как такого товара, который можно продать, мне напоминает сюжет «Волшебника Изумрудного города», когда к Гудвину приходили и спрашивали, что у него в кладовочке. И кому — счастья, кому — смелости. И, конечно, Дровосеку подарили сердце.
Сегодня в мире (я не говорю — в России, и хочу сделать на этом особый акцент) эпидемия, которую я называю «лидероманией». И если раньше собирались люди и спрашивали: «Третьим будешь?» — то сегодня собираются и говорят: «Слушай, лидером будешь?»
Дефицит личности как предпосылка лидеромании
Если вы так или иначе хотите от кого-то подзарядиться, стать сильнее, усилить свое собственное «я», но вместо этого вам дают матрицу и готовые клише, то мы встречаемся с личностью напрокат. Но клише работает только в стандартных ситуациях. Более того, клише, если ты в него поверишь, рано или поздно приведет к тяжелейшему неуспеху. Возникает симуляция успеха, после которой ждет горькое и тяжелое разочарование. После эйфории наступают последствия опьянения.
В разные времена в разных странах складываются различные культурно-исторические модели успеха. Одни возникают спонтанно, другие отчетливо навязываются и формируются идеологически. (Ведь любая идеология строит модели успеха и для государства, и для отдельных его граждан.)
У нас по-прежнему с лидерством связана маскулинная модель успеха «Ты — альфа-самец. Ты — лидер. Ты — тот, кто может победить другого».
Но эта модель спринтеров с психологией временщиков ничего общего не имеет с теми моделями, которые связаны с моралью, с нравственностью и с совестью. У Юрия Лотмана есть блистательная работа «Декабрист в повседневной жизни», где говорится, что ты можешь потерять жизнь, но ты не должен потерять честь; для лучшей части дворянства именно честь — ключевая модель успеха.
Другими словами, есть модели успеха из культуры полезности, они обычно и культивируются. Но есть другие модели успеха, определяемые культурой достоинства.
И здесь мы сталкиваемся с разрывом, общаясь особенно с подрастающим поколением. Мы им говорим: «Стань успешным». А что мы в это вкладываем? Если я приду со своими моделями культуры достоинства, а молодой человек проиграет в жизни и сгорит как личность, кто в этом будет виноват?
Есть потребительские модели успеха, где главное — самосохранение и материальное обеспечение. Но куда ведет этот успех, связанный с выживанием, с приспособлением, с конформизмом?
Метаморфозы значений в смысловых полях личности
В свое время Алексей Леонтьев говорил, что мы часто выигрываем в значениях и проигрываем в личностных смыслах.
В одной из сект в США было провозглашено, что 25 октября 2018 года наступит конец света. Этого все-таки не произошло. Тогда сектанты быстро изменили свою когнитивную стратегию и перенесли катастрофу на 2030 год.
Иными словами, при столкновении личностного смысла со значениями, как правило, и происходит, как говорят лингвисты, агглютинация, слияние тех значений, которые ранее не сливались, и тогда появляется новый смысл. Помните, как благодаря ошибке Кристофера Робина, написавшего на двери «Ушол щасвирнус», в стране Винни Пуха все начало совершаться магическим Щасвирнусом? Игра идет не в сторону аргументации, не в сторону рассуждений, а именно в сторону прогретых мотиваций личности каждого человека, то есть личностных смыслов.
Для утопающего соломинка приобретает личностный смысл спасения жизни, но в качестве значения остается соломинкой.
Когда на нас обрушиваются потоки равнодушных значений, они проходят мимо души и не меняют смысловых установок личности, но вместе с тем происходит и дискредитация самих значений, происходит трансформация семантических «значенческих» полей, и она происходит самым странным образом.
Со значениями происходят своего рода мутации, в том числе за счет обсуждаемой нами агглютинации.
История смены значений, когда мы говорим одно, а подразумеваем другое, всегда важна для исследователя личного и общего. Вспомним пример Льва Выготского из обсуждения басни Крылова: «Так поди же, попляши!» По значению фраза означает одно, а по личностному смыслу — веселись и погибни.
К чему мы готовы притерпеться?
Еще раз посмотрим на феноменологию свободы через оптику эволюционного анализа.
В ходе эволюции человек все более и более освобождается от диктатуры собственной наследственности. Но адаптивные модели сводят всю историю жизни на Земле к формуле Карла Поппера «выживают выжившие». То есть выживают те, кто адаптировался, закрепился на разных ступенях некой устойчивой ниши, освоил узкую специализацию. Те, кто подчиняется эффекту конечной цели, подобной жизненному равновесию или материальному обогащению.
Эти адаптивные модели вызывают бегство от свободы, поскольку делают нас заложниками стандартизированных реакций на жизненные обстоятельства.
Но мы обсуждали, что в эволюции живого мира есть особые формы, которые связаны с таким выбором, который не предопределен. Такие формы названы преадаптацией (от лат. prae — впереди, перед и adaptatio — приспособление); преадаптация выражает свойство организма (или органа) обретать приспособительную ценность для еще не осуществленных форм взаимодействия со средой.
В проекции на человеческую жизнь это значит, что надо иметь готовность свободно жить, опираясь на силу воображения в тех ситуациях, за которыми нет ни готовых алгоритмов, ни роботообразного поведения, ни сервисов искусственного интеллекта.
Преадаптация связана с проблемой выбора в непредсказуемых средах, а это и есть ключевая проблема свободы. Отсюда вытекает, что ради свободы мы идем на риск, выбираем то, что не связано с адаптацией, с трясиной конформизма, с психологией рабов, ориентированной на принцип «лишь бы выжить», с крепостным сознанием.
Феноменология свободы всегда была, есть и будет для любых наук о человеке, в том числе и для разных направлений психологии, манящей тайной. Но когда психологи начинают говорить о свободе, то параллельно мы строим разные схемы для понимания того, что же представляет собой психология несвободы.
Наиболее цельно рассмотрение этой темы представлено в знаменитой книге Эриха Фромма «Бегство от свободы».
На протяжении многих лет в человеке выковывается так называемый эффект выученной беспомощности. Явно или неявно, осознанно или неосознанно мы оказываемся порабощенными привычными, адаптивными схемами, предпочитая, чтобы кто-то другой за нас принимал решения в момент необходимости выбора.
Есть такое русское слово — «притерпелость». Это состояние несвободного человека, который намерился было уйти туда, где свобода. Да что-то в последний момент помешало. Решил пока подождать, приглядеться: глядишь, и тут послабление будет.
Но перемен все не было, и желание свободы у человека куда-то ушло. И он стал жить ни бедно, ни богато, а, как бы сейчас сказали, стабильно. В общем, притерпелся…
«Ты притерпелся к несвободе», — говорил в свое время Евгений Евтушенко.
Притерпевшаяся к несвободе страна обречена на доживание в историческом тупике.
А готовы ли мы «притерпеться» к прогрессу, к многообразию, к непохожести образов жизни и жизненных стратегий, к привычке совершать усилия, непохожие на усилия других?
Культура всегда стоит перед выбором, пойдет ли она по рисковому, неизвестному пути или останется в закрытом, объятом страхом изменений обществе. А культура — это люди, личности, осуществляющие индивидуальный выбор, из которых потом может выйти свободное общество. А может получиться темное царство.
Дискуссия о лидерских качествах, о воспитании лидерства, о тренингах и программах для будущих лидеров и т. п. — модная тема уже многие годы.
Для меня же адекватность лидера не измеряется его авторитарностью или демократичностью, квалификацией или опытом жизни.
Лидер — это тот, кто (воспользуюсь психологическим понятием Льва Выготского) может определить зону ближайшего развития своих сотрудников и способствовать их движению к тому, чтобы они становились бóльшим, чем они есть сейчас. Именно в связи с этим лидер — это мастер прогнозирования и мастер поддержки человека в его нестандартных личностных усилиях.
Другая сторона этого же образа для меня принципиально связана с тем, что настоящий современный лидер — это тот, кто способен действовать в духе культуры достоинства. То есть опираться на уважение человеческого достоинства сотрудников и партнеров и создавать и сохранять пространство достойной жизни для каждого внутри того дела, которое развивает.
Счастье за пределами благополучия
Меня всегда восхищала фраза одного поэта: «Сострадать могут и люди, а сорадоваться — только ангелы». И с сорадованием у нас сложнее, чем с состраданием. И когда мы сорадуемся успеху другого, когда мы видим учителя, у которого появились блистательные ученики, мы восхищаемся.
Но, возвращаясь к началу этого разговора, я проверяю себя: «Сорадуюсь ли я успеху Тони Роббинса?» И отвечаю: «Нет, потому что в се время, хочет он того или нет, когда я на него смотрю, я всегда вспоминаю театр зверей, “Уголок дедушки Дурова”».
Тони Роббинса не надо называть мотиватором. Он, скорее всего, уникальный дрессировщик. В это слово я не вкладываю ничего плохого. Дрессура тем или иным техникам, навыкам часто необходима.
Когда у меня что-то не получалось, один из моих замечательных старших друзей Геннадий Ягодин говорил: «Слушай, за столько лет в управлении и зайца по барабану можно было научить стучать». Вот Тони и учит стучать на барабане.
Меня иногда спрашивают: согласен ли я с формулой «Прав тот, кто счастлив»?
Я отвечаю, что для меня это вариация на тему «Победителей не судят». На самом деле хитрая стратегия счастья заключается в том, чтобы (так говорили мудрые философы) не стремиться к счастью, а ставить задачи и решать их. А как только я ставлю конечную цель «быть счастливым», у меня много шансов стать
глубоко несчастным.
Все эти вопросы ведут нас к проблеме свободы воли и ее моральных оснований. Без аксиоматики нравственности невозможно жить с непохожими людьми.
Мой коллега, психолог Дмитрий Леонтьев (внук Алексея Леонтьева) организовал конференцию на тему «Счастье за пределами благополучия». У тебя может не быть благополучия, даже физического. Но вдруг, когда ты видишь, как твое дело совершается, когда ты видишь, что твоя самоотдача и твои дела значимы, когда ты видишь, что мир изменился так, что в нем стало лучше, — тогд ты даешь людям ценностную перспективу.
Нужно то, что Пушкин называл «самостоянием», а не стояние на костылях или на имитаторах.
Что можно сформулировать в качестве вывода? Что индивидуализация, самобытность, необходимая автономия личности — все это не синонимы, а скорее антонимы индивидуализма.
Подробнее о книге «Психология достоинства: Искусство быть человеком» читайте в базе «Идеономики».
Сообщение Личность напрокат: как связаны лидерство и свобода появились сначала на Идеономика – Умные о главном.